Автор: grdkczadm

Наша музыкальная программа посвящена творчеству Михала Тучного, которого поклонники часто величают королем чешской кантри-музыки.

Михал Тучный (Фото: Supraphon) На путь кантри-музыканта Михал Тучный вступил в 1967 году, когда в составе группы Rangers принял участие в первом фестивале Porta. Тогда группа стала победителем фестиваля, однако, сотрудничество Михала Тучного с ней продлилось совсем мало. Расцвет творчества будущего короля кантри начался после встречи с Яном Вычиталом и переходом в группу Greenhorns. Именно тогда Михал Тучный отказался от английского и стал исполнять песни на родном чешском языке. Тогда и появились первые и до сих пор популярные хиты Михала Тучного.

О себе Михал Тучный говаривал: «Я не певец. Певцы в Национальном театре. Я лишь пою людям песни». А сегодня люди поют ему свои песни, когда собираются на ежегодном фестивале «Сарай Михала Тучного». Поток поклонников и последователей не иссякает, хотя человек, вдохновленно живший кантри-музыкой покинул сей мир уже 20 лет назад.

175 лет прошло с момента, когда для Музея королевства чешского, единственного в середине XIX века чешского музейного института, была приобретена уникальная бумажная модель Праги, созданная Антонином Лангвайлом. Свою объемную картину чешской столицы автор создавал 11 лет с 1826 по 1837 год. Основой для миниатюр домов стали авторские зарисовки, сделанные им во время прогулок по Праге.

Модель Праги Антонина Лангвайла (Фото: Томаш Водньянский, Чешскео радио) Приобретение модели было осуществлено императором Фердинандом I в 1840 году по просьбе вдовы Антонина Лангвайла. Однако на обозрение широкой общественности в Староместской ратуше ее выставили только в 1862 году. В 1891 году модель была представлена на знаменитой Земской юбилейной выставке, а по ее окончании попал в коллекцию Национального музея. После 2-й мировой войны модель Праги Антонина Лангвайла была передана Музею Праги, где она и находится и ныне, меняя лишь витрины, в которых выставляется.

«Антонин Лангвайл был государственным служащим, который работал в университетской библиотеке и, вероятно, у него было очень много свободного времени. Он бродил по Праге, делал зарисовки, а потом переносил эти эскизы на свою модель. Это была сумасшедшая работа, так как модель насчитывает более 2200 миниатюр пражских домов, размещенных на двадцати квадратных метрах», — рассказывает работник Музея Праги и куратор модели Лангвайла Катержина Бечкова.

Антонин Лангвайл Толчком для создания модели чешской столицы для Антонина Лангвайла стала выставка подобной, но только гипсовой, модели Парижа, состоявшаяся в Праге в 1826 году.

Модель Праги Антонина Лангвайла – миниатюрное изображение исторического центра города. Изготовлена она из бумаги и частично дерева, из которого выточены башни костелов. Для создания деревьев автор воспользовался хлопковым волокном.

— «На модели мы видим правый берег Влтавы – Старый город, Еврейский город, а на другой стороне реки изображена Мала Страна, только без склона холма Петржин. Незавершенными остались и Градчаны. Над моделью территории города, расположенной около Страгова Антонин Лангвайл начал работать тогда, когда у него уже было расшатано здоровье. Существует еще лишь несколько зарисовок Страгова, однако, дальше ничего сделано уже не было. Нет ни Страгова, ни Погоржельца».

— «Это не просто модель, а пластическая картина с изображением города. Я считаю модель Антонина Лангвайла произведением искусства. Если взять одно целое поколение людей, то таковых, как Лангвайл будет среди этой массы всего один человек. Только он будет располагать способностями и терпением для создания такого рода произведения. Художественные амбиции, я считаю, так же лежат в основе идеи создание этой модели».

Модель Праги Антонина Лангвайла (Фото: Томаш Водньянский, Чешскео радио) Все свои модели автор расписывал самостоятельно в соответствии с эскизами, и даже картон, на который наклеивались вырезанные из бумаги отдельные стены миниатюр, Антонин Лангвайл изготавливал своими руками.

Сегодня бумажная модель Праги является не только предметом восхищения зрителей, но и важным историческим документом, которым пользуются специалисты по охране памятников при планировании разного рода перестроек отдельных зданий.

«Благодаря модели архитекторы уточняют, как выглядели слуховые окна, порталы зданий, как окна зданий располагались, как были распланированы сады», — все это весьма важная информация, подчеркивает работник Музея Праги Катержина Бечкова.

Модель Антонина Лангвайла отражает множество деталей, которых в иных источниках невозможно найти. За несколькими исключениями, модель на удивление верна, за что Катержина Бечкова ручается. Она лично обошла все сохранившиеся пражские дома, изображенные на модели, сравнивая их с фотографиями миниатюр, и убедилась, что они отличаются высокой степенью достоверности.

Модель Праги Антонина Лангвайла (Фото: Томаш Водньянский, Чешскео радио) «Миниатюры пражских домов, сделанные Лангвайлом, несколько увеличены по высоте. Это было необходимо автору для того, чтобы изобразить как можно больше деталей. На фасадах изображены домовые знаки, фонари и множество иных элементов. Интересно то, что Лангвайл не ставил перед собой исключительно академических целей документального характера. Автор изобразил также элементы, связанные с реальной жизнью. Например, он изображал разбитые окна или прислоненные к стенам лестницы, а также множество иных весьма реалистичных элементов».

Сегодня модель Праги Лангвайла можно не только рассматривать непосредственно в зале музея, но и «пролететь» или «пройти» по бумажному городу, созданному почти 180 лет назад. Осуществить это можно благодаря специальной цифровой модели, работа над которой продолжалась три года.

Русский историк Натан Эйдельман, одаривая книгой своего соотечественника, философа и писателя Владимира Кантора, заодно жаловал его эпитетом «двудомный». Это ссылка на канторскую автобиографическую повесть «Два дома». Она, как поведал посетителям пражского фестиваля «Мир книги» ее автор, написалась сама и повествует о хождении души по мытарствам и становлении человека.

Михал Рыбка, Алена Моравкова и Владимир Кантор (Фото: Лорета Вашкова, Чешское радио) Повесть «Два дома» для Владимира Кантора во многих смыслах стала определяющей. Послушаем, почему.

— Это и символическое разделение двудомности человеческого бытия – земного и духовного, это два наших дома. Также для меня это — наука и литература, два дома для меня — это и очень разные культурные среды со стороны матери и отца.

Исцеление у письменного стола

Гость пражского литературного фестиваля, по версии известного французского журнала Le Nouvel Observateur входящий в список двадцати пяти крупнейших мыслителей современного мира, признался, что когда он не пишет или не читает, это чревато для него заболеванием. Единственным лекарством в таком случае является возвращение к письменному столу, к компьютеру или к листу бумаги. Только тогда у него наступает ощущение, что жизнь продолжается. Автор, начавший писать в четырнадцать лет, таким образом исцеляется всю свою жизнь, хотя периоды литературного творчества временами вытесняла работа над научными публикациями. В Праге Владимир Кантор представил свой сборник новелл Existuje bytost odpornější než člověk? («Существует ли создание отвратительнее человека?»), вышедший на чешский язык в переводе Алены Моравковой.

Единственное, что может писатель – стать неким увеличительным стеклом, через которое проходят доступные его пониманию беды и муки.

— Очень хорошо издатель назвал книгу – по первой фразе из «Смерти пенсионера» о том, что нет существа страшнее человека по отношению к человеку. Главный герой — хороший и умный человек, погибает от полного равнодушия к нему других людей. Не от злобы, насилия, а именно неприятия. Ну, вот — умирает старик, и пусть умирает.

Ни одна новелла, ни один роман не вызвал такой реакции, удивляется сам Кантор, получивший более двухсот откликов славистов из разных стран мира на «Смерть пенсионера». Побеседуем с автором, пришедшим к выводу: единственное, что может писатель – стать неким увеличительным стеклом, через которое проходят доступные его пониманию беды и муки.

Карел Чапек — Были ли у вас пересечения с Чехией, помимо упомянутых вами литературных — Кафки, Гашека, Чапека и Масарика?

— Вы знаете, я вот сейчас в Праге – в четвертый раз. Я дважды был на конференции чешской Академии наук и дважды – на презентации, вот четыре моих пересечения Чехии, но – это смешно вероятно покажется, я лет с тридцати хотел попасть в Прагу, и все у меня не получалось. Много раз меня звали, обещали, и каждый раз что-то случалось, и я решил, что в Прагу уже не попаду, и этой красоты, о которой я читал и видел фотографии, я уже не увижу. И вдруг – не только пригласили, но и перевели, так что это двойная радость для меня.

— Может несколько парадоксально, но к этой красоте вас привел очень печальный сборник новелл.

— Ну да.

«Крепость» в эстонской «ссылке»

«Мир книг» (Фото: Лорета Вашкова) — Как вы думаете, может быть, со временем в Чехии протопчется и более широкая дорожка к познанию вашего творчества – вот здесь на столе, в рамках презентации на «Мире книг», стоит ваша многострадальная «Вечность», которую вы двадцать четыре года писали?

— Да, хотелось бы, но это трудная работа для переводчика – если я писал двадцать четыре года, то переводчику нужны год или два, чтобы перевести, я это понимаю.

— На ваш взгляд, почему она столь долгое время не могла попасть даже в руки российского читателя?

Они не были сознательно антисоветскими, они просто констатировали то, что происходило в жизни.

— Вы знаете, во-первых, она долго писалась, по разным причинам. Скажем, в течение четырех лет она вообще не писалась. Были у меня контакты и друзья близкие, диссидентские друзья, какие-то рукописи я хранил у себя дома, и пошли обыски. КГБ обыскивала дома, и ко мне пришел приятель, забрал свою рукопись и сказал – скорее прячь свою. Я и отдал свою рукопись в Эстонию своему другу, где она четыре года пролежала без движения, потому что там были такие тексты, которые по тем временам грозили лагерем. Они не были, как сказать, не были сознательно антисоветскими, они просто констатировали то, что происходило в жизни. Потом я к этому вернулся, писал. А почему? В этом докладе, который Алена перевела, все сказано. Во-первых, она большая. Когда она вышла, то мои издатели, которые до этого издали роман-сказку «Победитель крыс» — тираж был почти триста тысяч, его расхватывали на ура — вот если бы Алена за это взялась, хотели издать «Крепость». Уже был набор «Крепости», и они договорились с издательством Flammarion, что потом будет по-французски, и тут наступил финансовый кризис. Издательство развалилось, «Крепость» не вышла, а дальше начались скитания.

Приходит успех, кончается писатель

Фото: НПК Москва — Вы являетесь аутсайдером, и, я думаю, что вы не будете противиться сей принадлежности…

— Так меня и называют…

— Это обреченность — в большей степени, или и благословение?

— Я думаю, благословение на самом деле. Я столько много знаю людей, которые пережили успех и на этом кончились как писатели. Я уже настолько в возрасте, что могу это понимать. Я это и раньше понимал, сейчас просто я опытным путем это вижу — приходит успех, кончается писатель.

— За это аутсайдерство сегодня приходится заплатить больше или все-таки, как всегда, время мы не выбираем, но можем выбрать, какими мы будем в этом времени?

— Как сказал мой любимый поэт, «Нету лёгких времен. И в людскую врезается память Только тот, кто пронёс эту тяжесть на смертных плечах». Мы сами выбираем, какими нам быть. Думаю, время всегда плохое на самом деле, если всерьез говорить.

Я беру его на себя

Александр Мень ( на фотографии — в центре). Фото: Hexaemeron, Wikimedia CC BY-SA 3.0 — Еще вопрос, который касается очень важной для России, да и не только России, личности, священника Александра Меня.

— Он был моим большим другом.

— Я знаю, вы делились воспоминаниями и раздумьями с Сергеем Бычковым об Александре Мене.

— Вы знаете Сережу?

— Нет, к сожалению, не знаю, но была очень рада, когда нашла фрагменты этой корреспонденции. Она имела продолжение?

Фото: НПК Москва — Вы имеете в виду переписку или дружбу?

— И переписку, и дружбу.

— Дружба длилась долго, лет десять или двенадцать, наверное. До его смерти. Более того, он оказался человеком, который спас моего сына, потому что в какой-то момент начались почти уже наркотики, и сын мне говорил – вы знаете, дети родителей не видят, – вот ты кто такой вообще? Есть на свете человек, к которому я могу иметь доверие. Я ему говорю – Митя, я с ним дружу, я могу тебя к нему отвезти. – Ты — с ним? Я говорю – много лет уже. Я его повез к отцу Александру в Новую деревню, был долгий разговор. Он с ним поговорил, потом я спрашиваю – ну и что? Отец Александр сказал замечательную фразу – я такого не слышал ни от кого, он сказал – я беру его на себя. И он сына вытащил.

— Отец Александр стал его духовным отцом?

Крещеный был Сталин, крещеный был Гитлер; я беру его на себя – понимаете? Это – совсем другое, более важное.

— Он его и крестил в результате. Вы хотите его крестить? — спросил я. — Разве в этом дело, ответил он. Крещеный был Сталин, крещеный был Гитлер; я беру его на себя – понимаете? Это – совсем другое, более важное.

— Продолжаются ли поиски ответа на вопрос, кто был виновен в смерти Александра Меня?

— Это я даже не берусь говорить, потому что это слишком запутанная история, слишком темная. Кто убил Кирова, кто убил Кеннеди? Это такие ситуации, которые, может быть, через сотню лет будут открыты. Пока они – на уровне гаданий. Я могу предполагать, но мои предположения ничего не значат.

— Прощаясь – чем откликается в вас Чехия?

— Чехия откликается для меня очень многим, но об этом трудно говорить: Шиллером — Тридцатилетней войной, Валленштайном, она откликается Богемией, Богемскими лесами. Я — образованный человек, я знаю, что такое Чехия.