Недавно стали известны имена победителей 17-го конкурса Czech Press Photo 2011 года. Главная премия «Хрустальный глаз» в категории «Фотография года» досталась фоторепортеру журнала Reflex Станиславу Крупаржу за снимок, запечатлевший беспорядки на севере Чехии — в частности, в Варнсдорфе в сентябре этого года. Подробнее о конкурсе мы расскажем в рубрике «Богема» на следующей неделе, а пока предлагаем вам послушать беседу Лореты Вашковой с его победителем.
Станислав Крупарж — Насколько часто вы в роли фотографа оказываетесь в ситуациях на грани этики или личной безопасности?
— Это бывает очень часто…
— И тогда приходится очень быстро принимать решение?
— Когда снимаете неонацистов или скинхедов, в принципе, вы в каждую минуту под какой-то угрозой, хотя это, наверное, и не так страшно, как в России, когда людей режут или убивают, но все равно вас могут избить, вы должны постоянно следить за собой и за тем, что происходит, и принимать решение о том, если это еще стоит щелкнуть или лучше исчезнуть. Но, с другой стороны, у меня нет в таких ситуациях проблем с этикой, потому что эти люди сами очень часто нарушают законы, и я считаю, что у меня есть право снимать человека, который совершает преступление. Зато с этикой у меня были проблемы, когда я, например, делал в Сомали снимок, где медсестра спасает маленького ребенка – когда я снимал до того, там один ребенок умер, и мне было очень неприятно, я чувствовал, что такие вещи снимать не надо, но продолжал снимать.
Снимок года Czech Press Photo 2011: «Беспорядки в Вансдорфе» (Фото: Станислав Крупарж) Когда чувствуете, что эта тема никому не интересна, даже если вы сделаете фотографию, которая показывает все достаточно хорошо, но никто не хочет ее напечатать. И тогда вы чувствуете себя как папарацци, который присутствует при личных трагедиях и от которого нет никакой пользы. Конечно, потом человек задает себе вопросы — а какой смысл в такой работе, насколько это этично, до какой степени это просто вуайеризм, а до какой — работа, которая еще кому-то что-то дает и кому-то как-то помогает.
— Да, но я думаю, что вообще многим из нас приходится смириться с тем, что вещи, которые, как нам кажется, приносят смысл или заставляют задуматься, они не нужны большинству. Это происходит в мире искусства, литературы и фотография, которая является такой живописью или графикой настоящего… Станислав, а вы себя не ловите иногда на том, что возвращаетесь — мысленно — за какими-то снимками в места отдаленные, куда, как вы знаете, скоро, может быть, не удастся попасть?
Фото: Станислав Крупарж — Я часто спорю со своими друзьями, которые говорят, что мы в мыслях храним фотографии. Как ни странно, у меня это по-другому, у меня мысли хранятся в виде каких-то коротких клипов. 2-3-5 секунд — как будто бы ролики, которые происходят в моей жизни. Это гораздо в большей мере ролики, чем фотографии. С другой же стороны, я никогда не снимал настоящие ужасы геноцида, настоящую войну, и это меня в снах не пугает, хотя эти бедные люди из Сомали в моих снах или мыслях довольно часто появляются.
— А сейчас вы опять уезжаете в Сомали — что вы там будете снимать?
— Не хочу особо про это говорить, потому что это пока такой наш секрет, и лучше не загадывать, чтобы сбылось — вроде бы это будет про сомальских пиратов и их жертв.
— Мне бы еще хотелось вас спросить про область Зауралья, куда вы, кажется, начали ездить более десяти лет назад и где снимаете процесс обновления шаманизма. Как это вообще началось, как вы вышли на этих людей — вам помог кто-то?
Фото: Станислав Крупарж — Это не Зауралье, а точнее — Южная Сибирь, Республика Алтай, больше всего — Республика Тыва (Тува). Это область, в которую я езжу уже с какого-то 1994 года — все началось с горного туризма. Это мое любимое занятие, котороe я обожаю в какой-то степени даже, может быть, больше, чем фотографию. В 90-х мы провели годы в Сибири, путешествуя через весь Алтай с большим рюкзаком, мы ходили в двухмесячные походы – у нас в рюкзаке было 50 кг. Приходилось встречаться с местными жителями, с алтайцами, тувинцами в их юртах, на их стоянках – это люди, которые очень часто живут за границей цивилизации.
Мне было ужасно интересно следить за их жизнью, я всегда хотел понять, как они воспринимает мир, как живут, и когда мне удалось, можно сказать, стать профессиональным фотографом, я знал, что тема, которая меня больше всего интересует, это именно восстановление шаманизма в Южной Сибири. У меня было достаточно много знакомых, и даже среди буддийских монахов в Кизиле, столице Тувы – у них достаточно оживленные контакты с шаманами, и они мне в этом плане помогли, познакомили меня с людьми, которые шаманизмом в Туве, можно сказать, управляют.
Фото: Станислав Крупарж — Что вам удалось запечатлеть на протяжении этого времени?
— Я так считаю — с 2002 -2003 года … У меня пока такое впечатление, что довольно мало, потому что хотя я туда и приезжаю несколько раз за год, но во всех случаях это — не больше нескольких недель, может быть, провожу там вместе месяца два, и все таки мне кажется, это еще очень поверхностно. Тем более что я не владею тувинским языком и общаюсь с народом по-русски, что довольно мешает. До меня после съемки доходят очень интересные истории про места, ситуации и людей, которые были до моего приезда или после моего отъезда, и я в этих ситуациях не участвую, это протекает мимо меня, поэтому у меня есть план уехать туда на более длинный срок, в районе полугода или даже года, провести там это время и только снимать, снимать, снимать. Потому что моя основная цель — сделать альбом про возрождение шаманизма в Сибири.
— А на ваш взгляд, насколько шаманизм там интенсивный?
Фото: Станислав Крупарж — По-моему, это процесс, наоборот, тормозится, и в Туве даже как-то теряет свое влияние в обществе — тем более я считаю очень важным запечатлеть в своих снимках то, что есть. Без сомнений, времена меняются, в Туву собираются построить железную дорогу, стройка почти уже началась. Это большой проект, который означает индустриализацию Тувы, и многие местные его опасаются. Это значит новый поток населения в Туву, она будет модернизироваться, и это очень повлияет на шаманизм. Может быть, он будет постепенно превращаться в туристическую достопримечательность, в какой-то национальный фольклор. Мне бы хотелось еще застать эту живую культуру.
— А насколько, как вы полагаете, многочисленно это явление в данной области?
Фото: Станислав Крупарж Там есть конкуренция со стороны буддизма и в последнее время чаще даже христианства. В этом году был сделан первый перевод Библии на тувинский язык, и поскольку православие в России, можно сказать, считается государственной религией, чувствуются большие ожидания в отношении тувинцев, что они также примут участие в этой религии. Она объединяет Россию, и в Туве были очень сильные националистические движения, а религия, конечно, объединяет государство и влияние православия очень сильно растет.
— Какой круг предположительно охватывает шаманизм в Туве?
На домашнем уровне, мне кажется, шаманизм имеет влияние для каждого тувинца – на уровне суеверия, может быть…
Фото: Станислав Крупарж — Знахарских практик?
— В том числе и ритуального лечения, очищения квартиры можжевельником – это для каждого тувинца естественно. Я также замечаю, что это важно для тувинской интеллигенции. Стало популярным и модным, когда семья соберется в широком кругу — хотя бы раз в году, едут на природу, пригласят шамана, организуют праздник, где главная роль отдана шаману, но на самом деле это очень часто напоминает какие-то фирменные вечеринки.
— Традиция эта как бы попадает в заложницы к массовости…
— Я бы сказал, именно так.
Фото: Станислав Крупарж, www.krupar.com