От всей души поздравляю вас от имени всей русской редакции со светлым праздником Пасхи. Одним она позволяет ощутить роднение людей посредством признания ими общих духовных принципов, заключенных в вере, другим — просто порадоваться одному из самых выразительных праздников весны, а нам – не исключая ни одной из упомянутых возможностей, также задуматься о том, как видоизменяется вера наших современников, а, возможно, и нас самих.
Как полагает чешский теолог, доцент религиоведения и философ Иван Одило Штампах, заполняя анкеты переписи населения, которая завершилась в середине апреля нынешнего года, и отвечая, пожалуй, на самый интимный вопрос в опроснике, очень многие жители Чехии, скорее всего, выбрали графу «верующие без четкой принадлежности к определенной церкви». Он полагает, что роль небольших альтернативных религий усиливается, а приверженцев традиционных больших церквей, наоборот, становится меньше. Количество атеистов, по предположениям Штампаха, на самом деле невелико.
Мы хотели бы сегодня в нашей программе, хотя бы вкратце, затронуть некоторые вопросы, связанные с верой, в рамках радиознакомства с упомянутым нами теологом, педагогом и публицистом, благодаря усилиям которого была, например, основана кафедра религиоведения в Университете в Пардубицах.
Штампах, родившийся в Праге в 1946 г., является потомком американского солдата, принимавшего участие в освобождении Западной Чехии от фашистов, и унаследовал свою фамилию от усыновивших его родителей. Второе свое имя, Одило, получил, вступив в монашеский орден доминиканцев, о котором пойдет речь позже. Он длительное время сотрудничает с Евангелическим теологическим факультетом Карлова университета. Является автором целого ряда книг, среди которых «Малый обзор религий» (1991), «Религии в диалоге» (1998), «Антропософия» (2000), «А наверху ничего» (2000) или, например, «Обзор религиоведения» (2008).
— Ваша биография сама по себе, я думаю, является романом, и это даже без знания ее подробностей, которые делают человеческую судьбу доступнее остальным. Вам пришлось прервать студенческую жизнь в 1970 году, – она была не только студенческой, так как вы в то время также работали, – по той причине, что вас приговорили к четырем годам лишения свободы. Что вам вменяли в вину?
— Я окончил вуз в 1967 году и начал учить в основной школе, но потом я хотел еще чем-то заниматься, и начал занятия в университете Брно. Там я занимался философией и после первого года, в начале второго года моих занятий, я был обвинен в деяниях, направленных против политической системы, и в связи с подготовкой к побегу. Я хотел работать для радио Свободная Европа, начал с некоторыми контактами еще дома и хотел использовать это время, несколько недель пребывания в Великобритании. В аэропорту я был задержан и получил 4 года — с 1970 до 1974 года.
— Какой опыт вы вынесли из тюрьмы?
— Это была школа жизни. До тюрьмы я был человеком, который не знал жесткой жизни, я жил интеллектуальными занятиями, но там я познакомился с интересными людьми. Это не были преступники в истинном смысле этого слова, и я вышел из тюрьмы не как ожесточившийся человек, но я узнал, как выглядит жизнь на самом деле.
— В 1975 году вы вернулись в Прагу и начали тайно изучать теологию — это решение созрело в тюрьме? И вообще, мне хотелось спросить, с каким возрастом вы соотносите первые ростки своей веры в Бога или, может быть, с каким моментами вы их соотносите?
— Я уже в начале своей взрослой жизни ставил перед собой вопросы — это были вопросы скорее философические, чем религиозные. Я хотел больше узнать о сути мира, о сути жизни. Я читал, насколько это возможно в этом возрасте и с такой подготовкой, которая была возможна, философские труды — Гегеля и других авторов, но потом я совершил еще один шаг и понял, что недостаточно только думать об этом, и начал искать религиозный путь. И много последующих лет я искал конкретный образ своего религиозного пути, потому что из своей семьи, от моих родителей, я получил только основы общего гуманизма — хорошие основы, но не религиозные импульсы.
Я должен был начать с самого начала, и я нашел свой путь. Несколько лет я тайно занимался занятиями богословием и, наконец, стал священником римско-католической церкви, и там служил два или три года тайно, еще в коммунистическую пору. У меня была моя профессия, но в субботы и воскресенья я посещал семьи, встречался с людьми и там служил. С 1990 года я начал официально служить и до 1996 года я работал на богословском факультете.
— Более десяти лет вы работали, вернее, служили тайной и потом официальной церкви, однако перелом, наступивший после «бархатной революции», — с точки зрения стороннего наблюдателя, — парадоксально осложнил вашу ситуацию, что касается отношений с официальными представителями католической церкви. Что произошло?
— Представители католической церкви не хотели серьезно подойти к тому опыту, который был накоплен до конца 1989 года…
— Не хотели вынести для себя выводы из прошлого?
— Да, да. И они хотели обновлять жизнь церкви с ее влиянием, богатством и чиновничьей властью. И для меня это было нечто другое, чем мой опыт. Я не был в состоянии с этим сотрудничать и с 1998 года начал жить своей личной жизнью. И с тех пор все, что я делаю, связано с жизнью университета. Я начал заниматься религиоведением.
— У вас есть и опыт жизни в рамках монашеского ордена – ордена доминиканцев. Вы также порвали отношения с официальными представителями этого монастыря – насколько это драматично было для вас?
— Это драматическая сторона проблемы, она началась уже несколько лет назад, потому что я почувствовал себя отчужденным этому. Несколько последующих лет я искал путь, как жить и как работать — вне рамок ордена. И последние события уже не были драматичными, я ушел, официально, на три года жить в свое жилище, в свою квартиру, и там остался – никого это уже не интересовало.
— У вас сохранились какие-нибудь связи с теми, с кем вам приходилось тогда встречаться?
— Это личные дружеские отношения с моими братьями и сестрами из Доминиканского ордена или из церковной жизни. Это люди, которые тоже думают критически, относятся критически к некоторым сторонам церковной жизни, и мы об этом говорим, и они понимают мой путь, мое решение, и я способен с ними об этом говорить.
— Меня также очень заинтересовала одна из глав в вашей новой книге, которая называется Na nových stezkách ducha, что в переводе на русский значит «На новых тропах духа», где вы проводите анализ современной религиозности и также рассказываете о состоянии современной религиозности в Чехии. Глава, посвященная сближению католической церкви с другими конфессиoнальными направлениями. В качестве протагонистов сближения вы называете и ряд монашеских орденов, к которым принадлежат бенедиктинцы или, например, цистерцианцы – вы могли бы привести некоторые примеры этого сближения? Что относится к удачам этого поиска, а что, может быть, осложнено в данной ситуации?
— Интересно, что эта ветвь религиозной жизни, монашеской жизни (в узком смысле этого слова) — бенедиктинский, цистерцианский и другие ордены, понимают себя, с одной стороны, как составную часть католической церкви и христианства, а с другой стороны, как составную часть всемирного монашества. Это значит также монашества буддистского, индуистского и так далее. И некоторые — я не знаю, сколько, но много монахов бенедиктинской традиции, ощущают свою связь с этими двумя традициями.
Монашеская жизнь проходит через многие религии – не все, но многие. И для них не столь проблематично, как для остальных христиан, найти путь к буддистам или индуистам посредством монахов этих других религий. И они первыми в католическом окружении стали протагонистами диалога христианства с другими религиями. Это были отнюдь не только разговоры, но и пребывание католических монахов в буддистских и индуистских монастырях и, наоборот, монахов из Тибета, Японии и других буддистских стран в католических монастырях.
— В данное время также заметно присутствие людей, которые программно, как вы напоминаете и в вашей новой книге, считают себя представителями более чем одного вероисповедания. Они, например, чувствуют себя верующими евреями и буддистами, это достаточно частый феномен. Как с этим обстоят дела в чешской среде?
— Я знаю несколько таких людей, и я лично проживаю это; я не могу сказать, что я, в смысле одной личности, христианин и еще некто, но для меня очень интересно, и не только интересно, но и вдохновляет меня, многое из того, что я способен найти в других религиях в последние годы моей жизни. Это так. Со мной произошло следующее: мы с друзьями, которые пришли сюда из разных областей жизни, живем сейчас как неформальная, неофициальная группа людей, у которой общие ценности, общая духовная жизнь…
— Как сообщество?
— Да, как сообщество духовной жизни. Мы — нормальные друзья, помогаем друг другу и так далее, это — люди такого направления.
— Часто к экуменизму, и это я вижу, например, у некоторых близких или знакомых мне людей, может подтолкнуть и то, что люди почти разуверились — не в Боге, а в определенной церкви как в духовном посреднике. Эти духовные поиски связаны с тем, что они длительное время пребывали в одной церкви, которой верили, и по прошествии какого-то времени и событий, связанных с определенной церковью, им очень трудно воспринимать то, что гласит эта церковь. Одним из таких примеров, к сожалению, являются скандалы, которые произошли в лоне католической церкви, связанные с домогательством по отношению к детям. И мне кажется, что католическая церковь действительно не сумела дать адекватный ответ многим, которые его ждут. Как вы думаете, как будут развиваться события в этом направлении? Какой ответ можно дать верующим, длительное время связывавшим себя с этой церковью, которым очень сложно с нею порвать?
— Я скажу мою личную точку зрения. Я люблю католическую традицию, католическую литургию и духовную жизнь, не все, но некоторые части из ее истории или образы красивых личностей из истории католической традиции, но то, что я не в состоянии уже теперь, десять или двенадцать лет, принять — это эта огромная организация, которая не ошибается…
— … и считает вправе себя судить обо всем.
— Да, обо всем. И, как я вижу сейчас, это тоталитарный момент в этой жизни, и я думаю, что будущее может быть таким, что люди будут практиковать что-то из христианской и католической традиции.
— То есть, будут что-то принимать из этой традиции…
— Что-то принимать, но будут также охранять свою свободу и стремиться оставить за собой право свободно это обсуждать…
— … темы болезненные и очень острые.
— Да, да.
— Одной из таких тем и в связи с этими скандалами, и не только в связи с ними, является тема целибата. Причем у ряда церквей, как известно, священники имеют право жениться или жить семейной жизнью, и многие верующие говорят, что это обогащает их общение с таким священником, так как он является семьянином и ближе им в понимании ряда вопросов.
— В этом вопросе я больше ожидаю от индивидуальной личной свободы, чем от реформ католической структуры. Я думаю, что люди…
— … что эта инициатива пойдет от гражданского общества?
— Да, и от членов церкви, которые будут свободно обсуждать эти дела и принимать из этой традиции то, что они хотят и считают правильным.
— Это предполагает демократизацию в руководстве самой церкви, которая проявляется и присутствием непрофессионалов в церковных органах.
— Да, да — если это возможно.
— То есть, скорее, по вашему мнению, изменения могут произойти по личной инициативе людей, которым небезразлична жизнь церкви, чем как следствие того, что какие-то решения будут приняты на уровне институций?
— Да, это точно.
— Вы также являетесь членом Общества по изучению сект и религиозных обществ – как вы полагаете, что удалось обществу с самого начала его деятельности, учитывая его изначальные замыслы и цели?
— Мы сначала думали, что можно разделить все религиозные группы на две – на традиционные церкви и религиозные общества и на секты. Теперь мы уже знаем, что это невозможно. Нельзя сказать, что вот это и это — секты, а те другие -нормальные религиозные общества. Я понял, что сектантский образ жизни можно найти в каждой религиозной группе, это не является проблемой исключительно, например, Свидетелей Иеговы или мормонов; нельзя сказать, что они — секты, а официальные христианские церкви навсегда избавлены от подобной проблемы.
— Эта проблема, видимо, связана с тем, как тот или иной человек способен проживать данный момент?
— Да, да, и группы людей. И то, что теперь требуется – это объяснять людям, что невозможно проживать религиозную жизнь как черное и белое, все или ничего.
— Очень категорично?
— Да, категорично. Религиозная жизнь должна содержать в себе и критичность по отношению к себе. И еще: хорошая религиозная жизнь — это такая жизнь, у которой есть понимание и открытость в отношении других религий.
— И это, по-моему, значится в качестве девиза на вашей веб-странице — Heretici jsou přínosem pro hledání pravdy v církvi (в переводе на русский — Еретики привносят вклад в поиски правды в церкви).
— Да, да, и то, что я не способен принять, это духовная леность, нежелание думать и задавать вопросы самим себе. И для меня еретик — это человек, причастный к определенной церкви, но также умеющий задавать вопросы.
— И он способен сомневаться…
— Сомневаться и искать новые пути, предлагать новые возможности – в этом я вижу вклад так называемых еретиков.
— A скажите, на ваш взгляд, какие формы диалога между представителями различных религий показали на практике, что они эффективны, и, может быть, на это стоило бы обратить более пристальное внимание?
— Я вначале скажу, какие таковыми не являются. Это официальные контакты представителей этих религий, потому что, наконец, эти контакты ведут к прагматизму…
— Потому что они, главным образом, преследуют интересы, которые приведут, в конечном итоге, к власти одной и другой церкви — обеих?
— Да, да, и для меня интересны те контакты, которые существуют между лицами или группами, или, может быть, сосредоточены в одном человеке.
— То есть, несколько вероисповеданий или, скажем, направлений поиска, которые сфокусированы в одной личности?
— Да, это я имел в виду.
— Вы преподаете на кафедре религиоведения уже более десяти лет – как вы находите, насколько изменился психологический профиль ваших студентов за это время?
— Типичные студенты – люди, которые не чувствуют себя в какой-то христианской церкви как дома, потому что такие идут заниматься богословием или религиоведением. Эти люди ищут духовной жизни, хотят многое знать о всех этих течениях, всех системах, хотят найти свой личный путь духовной жизни и они особо не думают о том, что эти занятия в университете также должны стать подготовкой к профессиональной жизни. И это они выясняют в конце своей университетской жизни. У этой науки нет больших возможностей для практического применения, и бывает так, что выпускники работают по всевозможным профессиям – некоторые как переводчики литературы, некоторые — в редакциях, некоторые на радио или телевидении и т.д., но они обыкновенно используют религиоведение только в узком контексте своей работы. Но это помогло им найти свой личный путь.
В своей последней книге И. О. Штампах анализирует религиозные предпочтения современного человека, типологию нетрадиционных религий, идейные и духовные течения. Например, такие, как антропософия — религиозно-мистическое учение, основанное в 1912 Рудольфом Штайнером, или герметизм — религиозно-философское течение, предназначенное лишь узкому кругу посвященных. Многогранный автор, верящий в то, что там, где присутствует дух, есть и свобода, исследует связи между различными религиями, как и отношения религий к секулярной культуре и к альтернативным духовным течениям.
Что пишет о себе сам автор книги «На новых тропах духа»?
«Дерзну считать себя христианином, однако парциальная церковная принадлежность сегодня не является для меня предметом спора. Я являюсь составной частью католического течения. Черпаю из мистиков и христианских герметиков эпохи Возрождения. Важным стимулом, хотя и не «догмой», для меня является духовная работа Рудольфа Штайнера. Склоняюсь в сторону политики демократической, а потому социалистической, а также бережной к Земле и ее созданиям. Считаю ее нынешним следствием столетней здравой традиции. Не восторгаюсь просветительским социальным новаторством, его революциями и их порождением, капитализмом. Защищаю гражданские права и права человека, права меньшинств.
Меня вдохновили, прежде всего, Библия и Corpus hermeticum (написан, видимо, в 1 веке н. э. – прим. ред.), такие христианские авторы как И.С. Эриугена, Экхарт, Я. Бёме, И. В. Гёте, немецкие классические философы Й. Г.Фихте и Ф. В. Й. Шеллинг, традиционалисты, а также русские современные мыслители – более всего Н. Бердяев. Значимы для меня М. Бубер и Э. Фромм».