Сегодня мы расскажем историю полусотни детей, чьи судьбы связало самое важное для чехов событие Второй мировой войны – покушение на рейхского протектора Рейнхарда Гейдриха. В начале июня 1942 года Гейдрих в результате полученных ранений скончался, и в ответ нацисты расправились с почти тремя сотнями чехов. О судьбах их детей, которых называют «сватоборжицкими», слушайте в исторической рубрике.
Анна Кужелова и Алена Выгнисова, фото: Svaz letců Известно, что около 300 участников движения сопротивления и родственников парашютистов, присланных из Великобритании для убийства третьего по значимости человека в гитлеровской Германии – Рейнхарда Гейдриха, были казнены в концлагере Маутхаузен в 1942-1944 гг. У многих из тех, кто поплатился жизнью за помощь парашютистам, были маленькие дети. Известна судьба детей из чешских деревень Лидице и Лежаки, сожженных нацистами после покушения на Гейдриха. Большинство из них были отравлены газом в концлагере, и лишь около десятка отправлены на онемечивание в Третий рейх. А что ждало 46 детей, чьи родители совершили немыслимое злодеяние против нацистской Германии – оказали поддержку группе «Антропоид», устранившей Гейдриха?
Анна Кужелова, в девичестве Моравцова, чьи родители были арестованы сразу после покушения на Гейдриха, рассказывает:
«Мои родители были задержаны в первые дни после покушения, когда немцы не могли найти виновников и сходили с ума. Тогда арестовывали не только людей, которых подозревали в причастности к покушению, но и их жен».
Гестапо задержало после покушения сотни людей, многие из арестованных были участниками физкультурного патриотического объединения «Сокол». В частности, в ряды «сокольцев» входили и отцы Алены Выгнисовой и Игоря Плескота. Первой в 1942 году исполнилось 3 года, второму – 11 лет.
Алена Выгнисова вспоминает:
«Парашютисты были сброшены с самолетов в окрестностях Бенешова. Мой отец был учителем и состоял в группе учителей, которая помогала парашютистам».
Детей арестованных сначала оставляли родственникам или просто соседям, но через несколько дней приехали и за детьми.
«За мной приехали, когда я собирался в школу. Бабушка плакала, моя младшая сестра Милена плакала, они заталкивали наши вещи в чемоданы. Мне дали в руки какие-то плюшевые игрушки, и я с плачущей сестрой сел в машину. Сначала я подумал, что нас везут в Германию, но недалеко от Праги машина свернула в маленький замок. Там бегало около 15 детей разного возраста, и я подумал, что нас смешают с немецкими детьми. Я поздоровался со всеми по-немецки, что было ошибкой, потому что потом все из-за этого надо мной потешались»,
— рассказывает Игорь Плескот.
Игорь Плескот, фото: Чешское телевидение 46 детей, младшим из которых было по два года, сначала поместили в бывшем доме инвалидов Йенералка у Небушиц под Прагой. За детьми следила строгая немецкая воспитательница, которая запрещала им говорить по-чешски, учиться и даже читать. Дети постарше заботились о совсем маленьких, которые в первые дни плакали без остановки. Вместе этим детям предстояло провести два с половиной года.
Йенералка под Прагой оказалась не слишком удачным местом для изоляции детей. Родственники проведали об их местоположении и приезжали к ним с передачами. Поэтому в апреле 1943 года детей казненных чешских патриотов перевезли в Моравию – в Сватоборжице у Годонина. Отсюда и их прозвище — «сватоборжицкие дети». Судьба маленьких узников была неясна. Детей до 6 лет нацисты еще могли отобрать для передачи в немецкие семьи, тех, кто постарше, с большой вероятностью ждали газовые камеры.
«Я остался жив и прожил уже более 70 лет по решению Генриха Гиммлера. Гиммлер заявил, что именно он будет принимать решение о детях участников покушения. Когда я узнал о том, какая участь ждала детей из Лидиц, я понял, что нас ждет подобная судьба – сортировка, кого на онемечевание, а кого в газовые камеры»,
— говорит Игорь Плескот.
Тем не менее, дети остались живы. В конце войны их перевезли в «рабоче-воспитательный лагерь» в Плане-на-Лужнице, а 12 мая 1945 года родственникам сообщили, что дети возвращаются в Прагу. Лишь на вокзале в Праге многие из них узнали о смерти родителей. Встречать их пришли оставшиеся в живых родственники.
Алена Выгнисова рассказывает:
«Я думаю, что для нас, детей, страшнее всего были две вещи. Первая – что нас вырвали из семей, а вторая – когда нас через два года разлучали с людьми, к которым мы привыкли. Я помню, как я кричала, что ни к каким родственникам не поеду. Потом моя семья показывала мне фотографии, я узнала свою куклу и нашу собаку, но родителей не узнала совсем. В семье моих тети и дяди все очень хорошо ко мне относились, но все равно было понятно, что я не родная их дочь».
Для многих детей из Сватоборжиц возвращение к родным стало шоком. Более двух лет они жили своим коллективом, общались только друг с другом. В одночасье их разделили. Анна Кужелова вернулась в семью тети и дяди, когда ей было 6 лет.
«Как только я вернулась в семью, тетю и дядю мне велели называть мамой и папой. Потом я пошла в школу, и вначале мне было очень трудно: я страшно боялась, что близкие меня оставят. Мне снились кошмары, но постепенно я научилась просыпаться во время сна и осознавать, что все это только сон. Все это было следствием шока, который мы пережили».
В пятидесятые годы «сватоборжицкие дети» снова столкнулись с проблемами. Как будто недостаточно было того, что они пережили во время войны. По кадровым материалам они проходили как связанные с так называемым западным движением сопротивления, которое коммунисты не признавали.
Анна Кужелова говорит:
«Позднее я поняла, что мои родители были героями, но их подвига при коммунизме никто не оценил. Когда я написала это в своей анкете, в отделе кадров мне сказали, что хвастаться мне нечем. Что мои родственники были мелкими предпринимателями, то есть у меня непролетарское происхождение».
Игорь Плескот вспоминает историю, произошедшую с Ярдой Гейцманом – тоже узником из Сватоборжиц. Когда Ярда был в армии, какой-то старшина спросил его, почему его родители умерли в один день. И Гейцман с гордостью ответил, что они были участниками покушения на Гейдриха.
«Гейцман, вы такого не говорите, это было лондонское покушение, реакционное, закричал военный. Ярда побледнел, и было видно, что он был готов наброситься на этого старшину. Тот отскочил, что-то написал на бумажке и ушел. Ярда вернулся на свое предприятие и рассказал начальнику, что вляпался в очень неприятную историю. И тот его спас, перевел в другой город. Хотя Готвальд во время войны похвалил участников покушения, в то время уже проводилась другая линия – говорили, что парашютисты были агентами империализма, что это было буржуазное сопротивление».
О судьбах «сватоборжицких детей» стали говорить и писать лишь в девяностые годы. Каждый год бывшие дети, которым сейчас больше семидесяти, встречаются и общаются. Узы, связавшие их в военные годы, не рвутся. И что они сейчас думают о подвиге своих близких?
«Мои родители участвовали в сопротивлении, потому что были настоящими патриотами и воспитывались в духе «Сокола». Они не могли спокойно смотреть, как немцы давят наш народ. Я по-настоящему горжусь своими родителями. И хотя я лично пострадала и лишилась нормального детства, я ни в чем не могу их упрекнуть»,
— заключает Анна Кужелова.