В этом году, как известно, первые три места в анкете «Заграничный чех 2012» заняли Бела Грен Янсен, эмигрантка в Норвегии, основавшая гуманитарное движение «Стоножка», помогающее чешским больницам, Богдан Помагач, американский пластический хирург и Мадлен Олбрайт, бывший министр иностранных дел США. Эти трое оставили Милоша Формана на четвертом месте, Яромира Ягра – на пятом и Мартину Навратилову – на девятом. Сегодня мы побеседуем с Богданам Помагачем, который осуществил первую трансплантацию лица в США (третью в мире), используя при этом собственно разработанные методы.
Он покинул Чехию сразу после получения медицинского диплома оломоуцкого университета и стал работать в противоожоговом центре при американской клинике. Его имя переводится как «Богом данный помощник», и оно согласуется с тем, что он рассказывает:
— Лицо – необходимо для каждодневного взаимодействия с окружающей средой. Вы не можете ходить на работу, если у вас не достает части лица, вы не можете ни есть, ни пить, ни общаться. Это изоляция, которая еще больше уничтожает потерпевшего. Когда объявили о нашей программе, мы видели, что наши пациенты готовы пойти на любой риск, потому что жить без лица — невыносимо. Может быть, это не спасает жизнь в отличие от пересадки сердца…а может и спасает.
Пока что и доноры, и реципиенты попадались только европеоидной расы, однако пересадить лицо от чернокожего белокожему – тоже не проблема.
— Когда пациент привыкнет к новому своему лицу, важно понимать, что это тоже долгий процесс. Они свое прежнее лицо знают только по воспоминаниям и фотографиям, и поначалу они предполагают, что будут выглядеть примерно так же, как когда-то. Но потом к ним приходит понимание того, что главное – выглядеть по-человечески. Все пациенты, которых оперировали, были белокожими, но один из них сказал мне: «Я бы лучше согласился на черное лицо, чем на никакое».
— Как долго длится реабилитация?
— Нужно понимать, что непосредственно после трансплантации лицо еще отекшее, неработающее и парализованное. Это длится 3-6 месяцев, пока человек разовьет мускулы, гибкость, чувствительность. Вот это самый радостный момент как для нас, так и для них, когда они начинают разговаривать. Тогда они рассказывают, как хорошо сидеть на футбольном матче или в ресторане, когда никто на них не оборачивается и не рассматривает. Один из пациентов был на контрольной проверке спустя 18 месяцев после трансплантации, и мы с коллегами обедали в той же столовой, что и он. К нашей радости, мы не смогли его вычислить в толпе. Возможность возвращения этой анонимности – это самое приятное из психологических эффектов. Когда ее нет, это изматывает психику больше, чем что-либо другое.
— Какой из ваших пациентов вам запомнился больше всего?
— Наш самый трагичный случай – пациент, который помогал своему брату ремонтировать костел. Тогда произошел несчастный случай – он наткнулся на проводку, коснулся оголенного провода, который целиком сжег ему лицо — до кости. Теперь лицо работает, симметрично, ртом он пользуется прекрасно – может есть, смеяться, свистеть… Донор имел такой же цвет лица и волос, как и он, так что это – невероятно. Зрение не удалось сохранить, чувствительность роговой оболочки – нулевая, но присутствует один глаз.
— Отдать свое лицо…как относятся к этому родственники доноров? Не возникало ли проблем этического плана?
— Мы выяснили, что похожести нам добиться не удастся даже при большом стремлении. Благодаря тому, что у каждого – специфичная форма черепа, особенная высота и ширина лица, это невозможно. К тому же, достаточно определенные ткани на лице подвинуть на миллиметр, и человек уже выглядит иначе. В США человек должен предварительно дать согласие на донорство. Обычно это происходит при получении водительских прав. Он просто должен заполнить формуляр. А если произойдет смерть мозга, и пациент биологически умрет, общение происходит между его семьей и банком органов. Хирург и клиника в этом не участвуют, чтобы не было столкновения интересов. Для меня было важно понять координаторов, которые общаются с семьями погибших. Они проходят специальный тренинг, как общаться по вопросу донорства. И после знакомства с ними я понял, что то, чем мы занимаемся, имеет большой смысл. К моему удивлению, абсолютное большинство семей с самого начала, как к ним обращались, соглашались на донорство.
— А вы делали пересадку тканей ребенку, у которого ткани еще не окончательно сформировались? Это вообще возможно?
— Этого мы еще не делали, но, по всем прогнозам, например, руки должны расти. Развитие должно продолжаться. Конечно, влияние медикаментов…, но у маленьких детей результаты трансплантации хорошие, в этом случае намного чаще случается переносимость лекарств и тканей. Пока что вопрос только в этике, потому что дети не могут сами за себя решать…
— Трансплантация лица сложнее, чем трансплантация почки, например?
— Технически речь идет о систематизировании прихода и отхода крови, то есть вен и артерий. Будь это почка или лицо…Конечно, почка, например, еще должна отводить мочу, а на лице есть специфические нервы…В сущности, требуется вернуть основную функцию органа, но есть ряд интересных различий. Например, различия в лице донора и реципиента, чего в случае внутренних органов мы не наблюдаем – там все органы имеют свою как бы упаковку и взаимодействуют с окружающей средой лишь посредством артерий и вен. Там есть специфика, ткани донора врастают в ткани реципиента, и наоборот…
Говорит Штефан Витко, председатель чешского фонда трансплантации имени Карла Павлика:
— Первая успешная трансплантация почки была проведена в 1954 году в больнице, где работает господин Помагач. Перед этим было множество попыток, главным образом, во Франции. А в Чехии первая такая пересадки была осуществлена в 1961 в Градце Кралове – неуспешно, но удачно повторена в 1966. Трансплантация — это всегда вопрос иммунологического барьера. Это утверждение в силе как для трансплантации лица, так и для трансплантации почки, печени и сердца. Другая часть – техническая, то есть, хирургическая. Если мы пересаживаем почку, то речь идет о том, чтобы соединить два больших сосуда и мочевыводящий канал. А при пересадке лица — десятки сосудов, нервов, реконструкция черепа. С технической точки зрения это требует суперпрофессионализма, который нельзя сравнивать с трансплантацией почки…
— Можно ли говорить о существовании чешской трансплантационной школы?
— Да, она называлась чешская иммунологическая школа, и была основана раньше, чем здесь начали проводиться трансплантации органов. Один из наших экспериментаторов доктор Павол Ивани существенно поспособствовал открытию HLA (человеческого лейкоцитарного гена) тканевой совместимости, а каждый человек обладает индивидуальным набором таких антигенов. Он мне рассказал, как всю эту концепцию он нарисовал фломастером на куске бумаге, потом эмигрировал во Францию и пошел работать к доктору Доссету, который развил этот метод далее и получил за это Нобелевскую премию. Павол Ивани не был достаточно вознагражден за свое открытие. В 50 годах у нас был Милан Гашек, который был в 1953 описал феномен толерантности органов, в то же время, как это описание опубликовал сэр Питер Медавор, выходец из Ливана, который также получил Нобелевскую премию за открытие активно приобретенной толерантности. Гашек свои исследования опубликовал в чешском журнале по-чешски, так что их никто не прочитал, но впоследствии он встречался с Питером Медавором, и они выясняли, что они проделали ту же самую работу и пришли к одному и тому же выводу.
Наша иммунологическая школа была очень хороша, но многие чешские иммунологи после 1968 года покинули страну. Самый знаменитый из них — конечно, Ян Клайн, родившийся в Опаве и впоследствии работавший в США.